2018-10-31 09:18 |
Современная русская интеллигенция по умолчанию считает себя наследницей русской интеллигенции XIX века и, в части ее кухонных разговоров, интеллигенции советской. Современная русская интеллигенция по умолчанию считает себя наследницей русской интеллигенции XIX века и, в части ее кухонных разговоров, интеллигенции советской.
Впрочем, в последние десятилетия стал популярен другой заход о смерти русской интеллигенции и о том, что к современности это понятие неприменимо.
Но мы, как исследователи русской интеллигенции, регулярно тыкающие в нее палкой, вынуждены заявить, что она все еще жива, поскольку факт реакции на внешние раздражители фиксируется объективными средствами наблюдения.
Это подтверждается рядом обстоятельств, например устойчивой апелляцией к набору значимых имен и идей, отсылками к прошлому русской интеллигенции как собственному прошлому, а также склонностью воспроизводить интеллигентские риторические тропы и ее моральный пафос. Кроме того, когда тыкаешь в нее палкой, она бурчит и шевелится.
И тем не менее за последнюю сотню лет русская интеллигенция успела радикально измениться.
Нам сложно сказать, к лучшему или худшему произошла эта перемена, но когда в конце XIX начале XX века говорили об интеллигенции и спорили, принадлежит ли к ней тот или иной человек, то вопрос был не об уровне образования а о мировоззрении.
И ключевой чертой настоящего интеллигента было сознание своего долга перед народом.
Хотя слово «интеллигенция», как говорит устойчивое предание, было введено в широкий русский литературный оборот Петром Боборыкиным но свое самосознание и самоописание она нашла у Петра Лаврова.
Лаврова мы помним по школьному учебнику истории как позитивиста, народника, оппонента русских марксистов плехановского призыва и в целом фигуру скучную. С последним трудно спорить, если почитать его тексты увы, писательским дарованием он был обделен. Но вот об идеях его этого сказать нельзя даже если их не разделяешь, остается признать, что он точно и тонко сформулировал базовые черты мировоззрения русской интеллигенции.
В «Исторических письмах», книге, перепахавшей несколько поколений русских интеллигентов, Лавров сказал несколько простых, но очень важных вещей.
Во-первых, что у интеллигенции есть долг перед народом поскольку вся система культуры, все те блага, которыми она пользуется, созданы им.
Во-вторых, долг этот долг интеллигенции он никак не связан с тем, хорош или плох народ: долги нужно возвращать независимо от того, нравится ли тебе заимодавец. Тем более что исторический опыт показывает, что заимодавец редко бывает симпатичен спросите об этом у Шейлока.
Более того, народ может быть именно потому дик, неприятен и невежественен, что это за его счет выстроены все блага других, которые имеют возможность отделять себя от народа.
При этом под благами Лавров, специально оговариваясь, подразумевал далеко не только блага материальные возможность интеллектуального труда, возможность думать не о повседневном, навык получать удовольствие от прекрасного это все плоды воспитания. И тем самым образованный человек сколь бы скромное существование он ни вел обладает в логике Лаврова неизмеримо большим богатством, чем народ.
В-третьих, отдача долга именно потому, что это долг никак не связана с тем, что народ в ответ будет благодарен. Это история про обязанность, а не про одолжение.
Разумеется, все это очень просвещенческая история. С представлением о безусловной ценности культуры, о том, что просвещение народа даже если он сам того не желает или прямо противится благо, об объективной иерархии ценностей. Но вместе с тем это история про напряженную нравственную работу и про стремление жить в соответствии со своими убеждениями.
Историческая сила русской интеллигенции, для которой текст Лаврова стал, наряду со «Что делать?» Чернышевского, учебником жизни в том, что она стремилась эти убеждения провозгласить, отстоять и воплотить.
Отсюда и ее ригоризм, и партийность и пафос противостояния власти и мещанству, основной упрек которому в том, что оно принимает и одобряет существующий порядок вещей, не чувствует или не готово обратить это чувство в проблему, влекущую действие моральной неоднозначности наличного положения.
Собственно, основная претензия к мещанству от лица интеллигенции была в его самодовольстве, нравственной успокоенности и готовности пользоваться всеми благами, которые предоставляет тебе жизнь, не задаваясь вопросом, за чей они счет, полагая, что если они получены, то уже твои, и всякие вопросы избыточны.
Русская интеллигенция была про беспокойство, про щемящее чувство вины, и поэтому про совесть. Русская интеллигенция была совестью народа потому, что чувствовала себя виноватой перед ним. И из этого в рутине жизни вытекали все привычные пороки интеллигенции.
Легко упрекать русскую интеллигенцию конца XIX века, но стоит вспомнить, что русский интеллигент того времени это история про аскетизм, который, кстати, уже в 20-е годы проявился в утопиях домов-коммун, в образе жизни многих из старых большевиков в готовность приносить в жертву других потому, что в первую очередь сумел принести в жертву себя.
Чеховская интеллигенция это истории про сельских фельдшеров, про учителей и учительниц, отправляющихся в глухие уезды впроголодь посреди дикого мужичья заводить школы, это про провинциальные музеи, ученые общества это, в числе прочего, и про массовую работу на голоде 1891 года, ставшего водоразделом в истории русского общества.
А затем история перевернулась и числящие себя в наследниках русской интеллигенции полагают, что это им должны, а не они.
Слово «совесть» осталось, но значение его изменилось если чеховский интеллигент был совестью нации именно как болящее, тревожное начало русской жизни, то современный интеллигент, если использовать язык прошлого, напротив, стал образчиком мещанства в твердой уверенности, что ему все должны, и в силу своего образования, понимания, образа жизни он тот, кто имеет право судить других и быть выше их суда.
(в соавторстве с Андреем Теслей)
Теги:
интеллигенция, история России, Русский народ
.Подробнее читайте на vz.ru ...
