фото показано с : svoboda.org

Говорит радио «Свобода». У микрофона Анатолий Стреляный. В течение всего радиочаса вы будете слушать отрывки из выпусков передачи «Ваши письма», звучавших в течение две тысячи шестнадцатого года. О храме Христа Спасителя один самодеятельный поэт прислал целую поэму.

Она очень слабая, поэтому читать из нее ничего не буду, чтобы не обидеть православных любителей поэзии, тем более, что автор – баптист. Главная мысль в том, что этот храм взорвали фанатики, а восстановили воры. Вот, мол, путь, пройденный правящим классом России после царизма. Автор высказывается и об истории появления этого храма. Затея, говорит, была казенная, а выдавали ее за всенародную. Верно, храмы по своей воле русский народ, конечно, строил, и много храмов, но это были маленькие, бедные, я бы сказал, честные церкви и церквушки, а все гиганты происходили от имущих классов. Разницу хорошо почувствовал и выразил такой русский поэт позднесоветского времени, как Николай Рубцов:

Не жаль мне, не жаль мне 

растоптанной царской короны, 

Но жаль мне, но жаль мне 

разрушенных белых церквей!. .

А вообще отношение к таким творениям, как соборы, зависит от человека, от того, кто стоит, задрав голову, перед тем или иным чудом света, - кто стоит, зачем стоит, с какой мыслью, с каким настроением смотрит. Я, например, на Кельнский собор впервые смотрел с полным, совершенно бездумным почтением. Так подействовали сами невообразимые размеры темной постройки, с которой возились шестьсот лет, хотя и знал, конечно, что Гейне в прекрасных стихах назвал эту постройку отвратительным чудовищем - уродиной, которую католические попы хотели сделать Бастилией немецкого духа. Они, мол, уже плотоядно сговаривались сгноить в ней немецкий разум, как явился, к счастью, Лютер, сказал одно слово: «Стой!» - и строительство заглохло. Более того, Гейне желал, чтобы этот собор превратили в конюшни… Так что вот так. Заглянешь на службу в Кельнский собор - и невольно вспомнишь, что тут хотел видеть немецкий гений. И задумаешься. Новое развенчание российской церковности сыграет, похоже, немалую роль в освобождения мозгов от путинизма. Или наоборот, освобождение мозгов от путинизма приведет к падению власти высших попов. Послепутинская Россия вряд ли вернется к казенному безбожию, но отстранение государства от всех религий произойдет, наконец, не на словах, а на деле.

«Вчера, - следующее письмо, - жена встретила у подъезда соседку, жену Серёжки-бульдозериста, отличного хлопца и тяжёлого алкоголика. Бульдозеристом его зовут в память об утопленном им когда-то в болоте бульдозере. Бульдозер этот простоял в болоте семь лет, и лишь прошлой осенью Серёжка с корешами начал его разбирать - не то на запчасти, не то на металлолом, - кажется, и сам не знает. У подъезда стояла "неотложка", явившаяся к сынку бульдозериста, тот допился до белой горячки. Врач уговаривал его разрешить укол. Витя от шприца шарахался. "Не могу я на это смотреть", - пожаловалась его мать моей жене. Через час он сидел на лавочке и пил на морозе пиво, крепко держась за бутылку двумя руками. "Ну, слава богу, - сказала мне жена, - кажется, всё в порядке». Но до "порядка" было ещё далеко. Сегодня утром стало известно: Витя в тот раз медикам не дался, "скорая" уехала ни с чем. Эту победу он и отмечал пивом. Но вечером медики вернулись… с полицией! И таки препроводили Витю в больницу. Надеемся, ему там хорошо».

Не припомню, чтобы кто-нибудь из наших слушателей когда-нибудь помянул добрым словом неотложку, а тут вот – доброе. Всем нам трудно дается та истина, что алкоголизм – болезнь, настоящая болезнь, что к алкоголикам так и надо относиться – как к больным. Человеколюбия здесь требуется не меньше, а то и больше, чем в других случаях. А вот врачи этой неотложки все понимают. Значит они настоящие профессионалы, не базарные тетки в белых халатах, и сердца у них там, где им и положено быть, – с левой стороны.

«Добрался я из Бангкока до острова Пхукет, - следующее письмо. - Шикарно. Лучше, чем в Паттайе. Чистое зеленое море, градусов двадцать восемь, воздух около тридцати. Русских, несмотря на болтовню про кризис, много. Люди разные. Вот на пляже блондинка лет тридцати пяти, спортивная фигура, через всю спину татуировка: нож, пробивающий розу в наручниках, и огромная надпись псевдославянской вязью: «Воровка никогда не станет прачкой». Не стесняется, типа. Заводить с нею знакомство не стал. Такие люди опасны. Особу, готовую украсить себя такой татуировкой, можно встретить в каждой нашей деревне, но пока не каждая из них может добраться до Пхукета. Желаю вам, Анатолий Иванович, еще долго продолжать ваше безнадежное дело». Спасибо, дорогой, пока что вы близки к истине. Дело довольно безнадежное.

«Получил зарплату и разволновался, - пишет автор следующего письма. - Триста долларов. В прошлом году было полторы тысячи. Я таки профессор, доктор, завкафедрой. Не мало ли? С горя купил вина хорошего и после литранашел ответ на многие вопросы. «Искусство, - писал Синявский, - не боится ни диктатуры, ни строгости, ни репрессий, ни даже консерватизма и штампа. Когда это требуется, искусство бывает узкорелигиозным, тупогосударственным, безындивидуальным и, тем не менее, великим». Теперь мне понятен Маяковский, - продолжает автор. - Гений пёр из него так, что он не видел, кому служит. Этим мелким пакостникам казалось, что у них поэт, а по правде у Владимира Владимировича случилось небольшое происшествие в виде семнадцатого года. В лирике ему нет равных и по вкусу, и послевкусию. Я вот до сих пор люблю свою одноклассницу, а признаться ей не могу, люблю её с шестьдесят пятого года. Вам, Анатолий Иванович, можно всё рассказывать, вы молчаливый и нейтральный. Ваш слушатель такой-то», - фамилию и адрес этого профессора опускаю, чтобы он и впредь ценил меня за молчаливость. Не знаю, что я делал бы, если бы все письма на «Свободу» были о любви. Пришлось бы, наверное, строить из себя специалиста и по этой части. Литр вина, кажется, не так уж много, чтобы писать на радио «Свобода» о безответной любви к однокласснице, но если учесть, что этой дозе предшествовала такая неприятность, как сокращение профессорской зарплаты…

Женщина в поезде громко жаловалась на врача, к которому ездила за пятьдесят километров. «Он не стал меня раздевать! Он слушал меня через свитер. Спереди и со спины – через свитер, представляете!». Меня так поразил этот рассказ, что я решил вставить его в передачу. Считайте, что эта женщина написала мне письмо. Чтобы проверить себя, я передал эту историю своему другу доктору Иванову. Считайте, что решил проконсультировать у него это письмо. Скоро пятьдесят лет, как он доктор, раньше – участковый, сейчас это называется семейный. Почти пятьдесят лет на одном участке, в одной амбулатории. Как приехал по назначению после мединститута, так и осел на месте, отведенном ему партией и правительством. «Не может быть! – резко сказал Владимир Иванович. – Этого, что она рассказывает, не может быть. Или он, этот врач, так разленился, так опустился, допился… Если ты врач, ты обязан раздеть человека, который к тебе пришел на прием. Женщину – вдвойне обязан. Ты должен не только прослушать ее сердце, легкие - ты обязан прощупать ее груди. С какой бы жалобой ни пришла, обязан прощупать груди! Там могут быть узлы, узелки, узелочки. Это может быть рак, мать-перемать, с этим не шутят. Ты должен прощупать каждый сантиметр, и если, не дай Бог, нащупал что-то подозрительное, немедленно организуй лечение. Ты обязан прощупать каждую ее грудь так, как их никогда не щупал и не будет щупать ни один ее муж и любовник!».

«Я в тоске и злобе, Анатолий Иванович, - пишет молодая учительница английского языка из Курска. – Наступает очередной сезон подарков учителям и директрисам школ в связи с окончанием учебного года. Ужас в том, что, если я откажусь взять вазу или что там мне в этот раз будет предложено, и скажу вслух все, что думаю об этом обычае, об этой феодальной практике, об этой вонючей азиатчине, я стану изгоем, а этого мне меньше всего хочется. На этом примере вы можете видеть, как трудно быть здесь нормальным человеком. Мое решение – терпеть. Отсюда – тоска и злоба. Злоба на себя, в первую очередь».

Назову эту учительницу Светланой и скажу ей вот что. Поверьте, Светлана, я мало кому так сочувствую, как вам в этом случае. Хочу предложить вам одно не совсем обычное утешение. Возьмите «Городок» Шарлотты Бронте и перечитайте, причем, обязательно на английском языке – перечитайте эту замечательную книгу - и вам станет легче. От лица юной англичанки, бедной, умной и гордой, там описано главное годовое событие в чопорной жизни французского пансионата для девиц: празднование именин хозяйки – как она, подобно нынешней русской директрисе, делает вид, что ничего не знает, не замечает, хотя подарки ей давно с нею согласованы и хватка ею проявлена была еще та. Я думаю, Светлана, это подражание семейным обычаям. Люди хотят сказать, что вот наша школа – она как семья. Наша военная часть, наше отделение милиции, наш цех, наша поликлиника… Вот как у нас все дружно, тепло, мы тут все – одно целое. А где семья, там не только теплота, но и обязаловка, где семейное – там и натужное, лицемерное. Едва ли не вся западная литература, по крайней мере, девятнадцатого века – это изображение скуки и лицемерия родственных отношений. Вот оно и сплелось на русской почве: западное мещанское благообразие и восточный обычай подношений.

«Прошлым летом, - следующее письмо, - моя супруга поехала навестить родителей в Ставропольский край. Там на неё упал птенец полевого воробья. Она его целый месяц выкармливала, а когда пришло время уезжать, попыталась окрепшую уже птичку отпустить на свободу. Но не тут-то было! Воробушка вернулась на ее плечо. И вот жена мне звонит: так, мол, и так, что делать? Я говорю: приезжайте вместе. И вот моя ненаглядная приезжает с воробьем. Теперь у нас живет маленькая, но настоящая дикая птица, летает за каждым из нас и садится на плечо или ладонь. Это потрясающее чувство, когда ты держишь такое чудо природы, разглядываешь его и кормишь морковкой или грецким орехом. После этого мое отношение к маленьким птичкам коренным образом изменилось. Я стал замечать их на улице и переживать. Тем воробьям, которые живут в городских каменных джунглях, совсем не позавидуешь, особенно зимой. В общем, скоро нашей красавице будет годик. Орнитологи утверждают, что в домашних условиях такая птица может прожить до пятнадцати лет и даже больше. Вот счастье-то какое нам подвалило. На этом заканчиваю. Андрей». Вот каким важным событием в жизни человека может оказаться то, что он стал замечать птиц. Ему открылось, что на свете, кроме него, есть еще что-то. Собственно, с этого человек как человек по-настоящему и начинается - с того, что открывает вдруг существование других творений природы. Вы заметили, что он обратися к орнитологии? Вон как серьезно отнесся к этому

Господин Воропаев пишет нам о Зиновии Пешкове. О необыкновенной жизни этого человека он только что прочитал. Зиновий - родной брат Якова Свердлова.  Яков стал виднейшим большевиком и умер на втором году советской власти, а Зиновий рано разочаровался и в коммунизме, и в иудаизме, за что был проклят отцом-иудеем. Тогда его усыновил Горький, живший по соседству. Так Зиновий стал Пешковым. Он объездил полмира, во время Первой мировой войны служил во Французском легионе, был тяжело ранен, потерял руку, спас его лейтенант Шарль де Голль. Они подружились. После этого он делает головокружительную карьеру французского дипломата, награждается орденом Почетного легиона. Бывает по службе и в советской России. В начале Второй мировой войны он уже полковник, отказывается признать капитуляцию Франции, за это его приговаривают к расстрелу, он совершает фантастический побег чуть ли не прямо с места казни, добирается до Гибралтара к де Голлю, становится одним из основателей движения Сопротивления. Войну заканчивает полным генералом Франции, едет послом в Китай, потом в Японию. Арагон назвал его жизнь «одной из самых странных биографий этого бессмысленного мира». Зиновий Пешков умер в шестьдесят шестом году. Ему было восемьдесят два года, его похоронили на русском кладбище в предместье Парижа. Прочитав об этой жизни, наш слушатель Воропаев, человек явно не старый, пишет: «Разные бывают судьбы, интересные. Это, кстати, лишний ответ на вопрос, зачем нужны войны, репрессии, всяческие потрясения. Без них не было бы таких вот интересных судеб. Исчезли бы темы для героических биографий, приключенческих романов и фильмов. Ну, а если бы борцам за всеобщее счастье еще и преступность удалось искоренить - детективов и триллеров не было бы, ну а после полной победы над алкоголизмом, наркоманией и психическими болезнями пришел бы окончательный капец, описанный в антиутопиях». Этот слушатель, конечно, рисуется, а если нет, если он это все серьезно, то хотелось бы сказать одну вещь. Вместе с авторами его любимых антиутопий он упускает из виду, что человеку доступны и чисто умственные удовольствия, приключения, взлеты (и падения, конечно), риски и подвиги. Умственная жизнь может дарить человеку не просто большие, а самые большие радости. Умственный труд может приносить такие награды, по сравнению с которыми все богатства мира - ничто. Зачем мне миллион, если я знаю, как устроена Вселенная? – так примерно математик Григорий Перельман из Санкт-Петербурга объяснил свой отказ от премии в миллион долларов за решение необыкновенно трудной задачи. Молодая киевлянка Марина Вязовская, преподающая математику в Берлинском университете, тоже недавно решила задачу, над которой бились четыреста лет. Ее решение находит применение в мире интернета, мобильной связи и космических исследований. Не думаю, что таких людей будет становиться меньше. Не думаю также, что их жития будут (для них, конечно) скучнее тех, которыми зачитываются любители приключенческих романов.

Пишет на Радио Свобода Иван Живанов из села Каменушка Новосибирской области. «Забыли Бога. Грех тяжкий совершается на глазах наших: хлеб уничтожается, другие пищевые продукты, и не какие-нибудь там санкционные, за морями-океанами произведенные с использованием всяких вредных для здоровья нанотехнологий, а свои, отечественные, на русских полях и русских фермах выращенные и приготовленные подчас в том же супермаркете, который всего-навсего не смог продать их в срок. Нет бы просто вынести эти продукты, и пусть их возьмут те, у кого нужда, или на корм животным, нет, надо непременно из упаковок вытряхнуть, с грязью смешать, а то и хлоркой обсыпать, да мало того, ящик мусорный на замок запереть, лишь бы никто не смог на халяву пообедать! Такое ужасное варварство совершается ежедневно на задворках супермаркетов. Когда-то в каждой школьной столовой висел плакатик: «Хлеб для обеда в меру бери , хлеб – наше багатство, им не сори!» Уничтожение просроченных продуктов объясняют заботой о здоровье людей. Но тогда нужно запретить нам собирать грибы и питаться дома, поскольку можно отравиться просроченным борщом. Советский Союз до такого безумия не доходил. Я был свидетелем уничтожения продуктов питания во дворе магазина «Быстроном» на улице Инженерной. Наблюдал подобное и в других точках Новосибирского научного центра. Иван Живанов. Село Каменушка, Новосибирская область».  

Да, Иван, плакаты-то в школьных столовых висели, но в брежневское время это не мешало моему селу кормить даже коров казенным печеным хлебом. Когда я, приехав к матери из Москвы, увидел, как она крошит буханку в таз с пойлом, а потом несет корове, не поверил своим глазам. «А что? Она любит, - сказала мать о корове. – И от хлеба молоко сладкое». Это говорила женщина, пережившая не один голод, женщина, у которой в тридцять третьем году половина родни погибла голодной смертью. Луга, выгоны, сено с них, поля сеяных трав – это все было для колхозного стада, молока от которого все равно надаивали не намного больше, чем от козла. Для коров же колхозников оставались крохи. Купить комбикорм было негде, а хлебозаводы фурычили вовсю, перевыполняя планы по выпечке хлеба из американского зерна. Стоил он копейки. Вот люди и таскали его мешками на корм своему скоту. Жить-то надо было как-то.  

«Уважаемый Анатолий Иванович! - следующее письмо. - Я обязываю вас пройти следующий тест. От того, как вы его пройдете, зависит многое, а вообще-то все. Скажите, пожалуйста: если смотреть с исторической высоты, какие люди лучше как люди, богатые или бедные? И объясняет ли ваш ответ, почему одни становятся богатыми, а другие – бедными? Захаров. Омск». С исторической высоты, господин Захаров, я смотреть не буду, а скажу то, что вижу вокруг себя сейчас. Удельный вес хороших, порядочных, совестливых людей среди состоятельных и бедных примерно одинаков. Это первое. Второе. В судьбе каждого из них очень важную роль играет случай, везение/невезение. Удельный вес этого в судьбе богатого и бедного тоже примерно одинаков. Третье. Нельзя сказать, что богатыми становятся те, что больше, чем бедные, любят деньги как деньги. Никак нельзя этого сказать! Бедные и богатые любят деньги тоже примерно одинаково. А разница между ними, и разница большая, вот в чем. Богатому человеку с самого начала нравилось богатеть - нравилось больше, чем бедному. Причем, с самого начала будущему богачу нравился не так капитал сам по себе, как успех. Деньги для него были и остаются просто свидетельством успеха. Большие притязания рождают большую целеустремленность. Большая целеустремленность ведет к успеху. Мы теперь часто слышим: успешный человек. Успешный – это шире, чем богатый. Есть очень успешные и при этом не очень богатые. Это люди культуры, науки, хотя не только. Если говорить отдельно о богатых, успешных предпринимателях, то эти люди отличаются большими комбинаторными способностями. Так наука называет предпринимательскую жилку. Таких людей примерно пять процентов. Во все времена и у всех народов к предпринимательству приготовлены самой природой примерно пять человек из ста, пять процентов. Если им не мешать, этого будет достаточно, чтобы общество процветало. Наконец, врожденный предприниматель любит дерзать, любит риск. Он склонен рисковать больше, чем обычные люди. Это азартный малый. Игрок. Но – умелый.  

Пишет русский из Чехии: «Если я приехал в Чехию как иностранец, для меня логично и естественно, что все делопроизводство здесь ведется на чешском языке. Я живу среди чехов. Если хочу какое-то время жить здесь, то должен выучить чешский, а если у меня будут дети – то они, разумеется, будут учиться в чешской школе на чешском. Но несколько иное дело, если житель, скажем, Горловки Иван Петров там родился, всю жизнь говорил по-русски, его жена говорит по-русски, друзья говорят по-русски, он смотрит русское телевидение и русские фильмы, и вдруг какие-то умники приходят и говорят: «А вот ты – жертва русификации. Ты сам, так и быть, говори по-русски, старый ватник, но делопроизводство будет по-украински, твои дети должны учиться по-украински. Телевидение русские сериалы показывать не будет. Книжки, ну ты сам, так и быть, читай, как читал, а детям следует читать только по-украински. Да и тебе, если захочешь не махать лопатой, а устроиться на приличную работу, тоже следует писать резюме по-украински». Понятно, что в ответ на это можно взяться и за оружие», - говорится в письме. И ты, Абрам, прав, и ты, Мойша, недалек от истины. Если русскоязычному Ивану в Украине выпадет-таки жить, как он хочет, то украиноязычный Петро не сможет жить, как он тоже хочет. Почему? Потому что за Иваном – могучий русский мир с его природным напором. Я говорю только о природном, а есть еще и государственный напор – русификаторский напор Москвы, подкрепляемый большими деньгами. Эта сила оставляет все меньше шансов Петру устоять, не обрусеть окончательно и бесповоротно. Желание Ивана жить, как ему хочется, и желание Петра жить, как ему хочется, - это законные желания. Но одно исключает другое. Такие положения называются трагическими. Перед нами противоречие, не имеющее решения, поэтому решить его может только жизнь. Жизнь, как известно, - борьба. Жизнь языка – тоже борьба. Он, конечно, дается нам матерью и отцом, у кого таковой есть. Но язык нам может давать и государство, да так, что не взять бывает очень трудно. Опыт такого отношения к целым народам есть и у России – огромный опыт, есть и у Франции, и у Англии – ого какой! У многих он есть, этот опыт. Украина его лишена - не потому, что она лучше других, а потому что у нее не было своей государственности.

«Пишу из поезда Днепр – Одесса, - сообщает Александр Гумиров. -За окном ночь. Со мной в купе едет парень моего возраста - боец из АТО. Застенчивый парень, заходя, извинился что одежда пропахла дымом. Такое себе дыханье войны. Парень выглядел уставшим и заснул первым. Знаете, он говорит во сне. Нет, я неправильно выразился, он вскрикивает во сне. И это страшно. Страшно то, как и что он вскрикивает. От застенчивого парня не осталось и следа. В его сне идёт бой. Хочется сжаться и спрятаться от этих коротких строгих пронизывающих фраз. Страшно даже представить, что ему пришлось видеть в реальности и что сейчас отражается в его сне. Для меня этот страх всего на одну ночь. Для него - на всю жизнь. Ком в горле от бессилия что-либо изменить. Стыдно что между нашими реальностями пропасть. Я сейчас, наверное, впервые по-настоящему ощутил смысл фразы "защитник Родины", - пишет Гумиров.

«По прошествии многих лет, - пишет господин Рыбаков, - я понял, для чего создано Радио Свобода. Именно для расшатывания нервной системы. Следом, разумеется, наступает подъём артериального давления. И вот люди с таким давлением как раз и заняты выяснением отношений. Цель достигнута - крыша поехала, физиологическое ожирение. Вот тебе и ЦРУ», - пишет Рыбаков. Сколько-то лет назад один слушатель благодарил нас за то, что мы своими передачами приводим его в бешенство, отчего выравнивается его низкое давление. Я тогда с беспокойством высказался о тех слушателях, у кого повышенное давление. Одно у нас утешение и отчасти оправдание: мы никого не принуждаем нас слушать. ЦРУ еще не изобрело надежных способов принуждения. Остается один, старинный: заботиться о высоком качестве передач. Нет, не могу я так просто оставить тему смирного русского Ивана! Не могу. Начало двадцатого века. Тысячи терактов. Не сотни – тысячи! Министров, губернаторов, генералов отстреливают, как куропаток. Над страной - зарево горящих помещичьих усадеб. Россию трясло так, что чудом кажется, что она в тот раз устояла. Военно-полевые суды для мирного, но бузящего населения. Судьи – офицеры, сутки на следствие – и пожалуйте на виселицу, столыпинский галстук на шею… Когда Муравьев за сорок лет до этого вешал бунтовавших поляков, пЕтлю называли муравьевским воротником, теперь его сменил столыпинский галстук. А вы, это я обращаюсь к слушателям «Свободы», все пишете и пишете, что русские – уныло покорный народ, никогда не бузил и не будет, мол!. .

«Анатолий Иванович, просто хочу поделиться хорошим настроением. Вроде бы ничего особенного и не произошло, на первый взгляд, всё как обычно, а настроение хорошее. И погода на дворе пасмурная, и с деньгами всё впритык, а хорошо. Я сильно подозреваю, что это оттого, что я не одинок и счастлив в своей личной жизни. Мне с моей Валей и всем остальным желаю и в дальнейшем жить счастливо, несмотря ни на что. Жизнь прекрасна». Примерно то же, что этот слушатель, сказал когда-то поэт: «Сотри случайные черты, и ты увидишь: мир прекрасен!» А сто пять лет назад один молодой немец написал полунаучную книгу, которая сразу стала всемирно известной. Автор, правда, не стал наслаждаться славой: застрелился. Кроме прочего, он доказывал, что для каждого мужчины существует идеальное половое дополнение в виде женщины, то, что называется женщина его мечты, а для женщины соответственно – в виде мужчины ее мечты, ее принца на белом коне. Остановка за малым: встретить ее и его. Когда вы видите пару до гроба счастливых однолюбов, это и значит, что перед вами люди, которым повезло найти свое идеальное дополнение. Моя собственная теория гласит, что любовные измены являются не чем иным, как бессознательным поиском суженого или суженой. Никак не изобретем иного способа – надежного и не такого затратного. «Сними ладонь с моей груди – мы провода под током. / Друг к другу вновь – того гляди – нас кинет ненароком». Вот это оно и есть, то, что человек всю жизнь, как слепой котенок, ищет, мучая себя и других, совершая не лучшие поступки. Не лучшие – это как правило. А бывает – такие высокие, что меркнут в их свете все стыдные, мелкие и низкие.

«Прогуливаясь, обратил внимание на двух юнцов лет пятнадцати, - пишет Вадим Левин, - с довольно брутальными лицами, угрожающе склонились над переползавшей тротуар жирной зелёной гусеницей. Проходя мимо них, нечаянно подумал, что бедняге не повезло - она уже никогда не станет бабочкой. Через несколько метров меня остановило любопытство и желание проверить свою правоту. Оглянулся. Пацаны продолжили свой путь, с диким гоготом о чём-то переговариваясь. Я подошёл к месту, которое, по-моему, должно было стать мокрым. Гусеница торопливо двигалась по своим делам в сторону ближайшего кустарника. «Не всё потеряно в этом мире, - подумал я и поспешил поделиться открытием дня с вами», - пишет Левин. Я сказал бы больше, Вадим: ничто не потеряно в этом мире. Не «не все», а ничто не потеряно! Этот случай показывает, как быстро и сильно действует на большие массы людей, от детей до стариков, воспитание в духе уважения к живой и неживой природе. Вот на что может быть способна благородная и не знающая устали пропаганда. Осмысленное (детское, но осмысленное!) удовольствие от того, что позволил гусенице стать бабочкой, может, как видим, победить позыв к бездумному мучительству. А это ведь очень сильный и темный, природный позыв. И воспитание оказывается сильнее такого инстинкта! Лишь бы оно продолжалось, и - повсеместно. «Не оставляйте стараний, маестро, не убирайте ладони со лба!».  

Автор следующего письма обратил внимание на такое явление, как любительские переводы книг. Понравилась человеку какая-то книга – он ее переводит и выставляет в интернет. Все это без всякого заказа, без гонорара, для себя. Читаю: «Теоретически это, наверное, можно считать пиратством, хотя фанаты все равно покупают официальный перевод, а еще и книгу в оригинале, чтобы сравнить. И вот что я обнаружил. Дилетантский перевод моего любимого Мартина определенно лучше профессионального, опубликованного в одном из крупнейших российских издательств. Там такие ляпы от переводчицы! Что удивляет: какой-то даме, скрывающейся под ником "ЛедиЛед", не лень самой совершенно бесплатно переводить огромные книги, а еще анализировать, сравнивать разные переводы, писать рецензии. Там, правда, и другие люди участвуют, но тоже бесплатно. Для меня это реальная загадка. Куча людей просто из любви к искусству и к автору делают огромное количество работы, от шикарно оформленного сайта до разнообразных исследований и многого другого. Понятно, что человек может иметь какое-нибудь неодолимое хобби, сворачивать горы во имя своего самолюбия, но здесь, Анатолий Иванович, - не дилетантская графомания, здесь виден огромный объем серьезно проделанной работы. Кажется, что дни "переводческих факультетов" сочтены», - пишет господин Бочаров. Наверняка не один я в связи с его письмом вспомнил «гаражную экономику». На нее даже в Кремле недавно обратили внимание: задумались, как бы напустить на нее налоговиков. Это производственная деятельность людей, которые нигде не числятся. Их миллионы и миллионы. Граждане, как выразился один исследователь, все больше окукливаются. В своих гаражах, но не только в гаражах, а где придется, чуть ли не в пещерах, если таковые есть поблизости, люди занимаются такими серьезными делами, как ремонт автомобилей и всяческого оборудования, изготовление разнообразного инвентаря и даже зубных протезов. Это дает им средства к жизни, позволяя существовать вне государства, в окукленном виде. В одной из передач я сказал, что не удивлюсь, если появятся гаражные школы и даже университеты, где будут учиться и учить, а не делать вид. . . Мне тут же написали, что я опоздал – что гаражные школы уже существуют. В одну из них я после этого успел заглянуть. Дали адресок. А что такое та деятельность, о которой рассказывает наш слушатель Бочаров? Это ведь что-то вроде гаражного издательства, не так ли? Могу теперь с уверенностью сказать, что вот-вот появятся, если еще не появились, гаражные научные лаборатории, где люди будут заниматься исследовательской работой из чистого интереса, для собственного удовольствия. И, разумеется, гаражные конструкторские бюро. Что-то вроде школьных кружков юных конструкторов. А там, глядишь, станут получать и заказы, и деньги на и за выполнение… Кто-то пьет, кто-то разбойничает, кто-то штаны протирает в госучреждении, а кто-то все же умудряется жить, как человек. Пусть я не нужен государству, но себе-то я нужен, хочу быть нужен и буду нужен, как-нибудь исхитрюсь быть нужным себе - себе как человеку, а не как шестерке в полицейской, медицинской или академической мафии.  

«Здравствуйте Анатолий Иванович, - следующее письмо. - я тоже хочу высказаться о давних временах – о конце восьмидесятых - начале девяностых. В моей жизни это, пожалуй, самые достойные и впечатляющие годы. Мы все стояли на пороге новой жизни. Принимались новые законы, дающие право мне как сельскому жителю, который вел свое частное крестьянское хозяйство, встать в один ряд с простыми тружениками, трудившимися на госпредприятиях. Моё хозяйство перестало считаться незаконным. Теперь я был не тунеядцем, а вполне себе законным членом общества. А мне так хотелось быть таким, как все, и я был благодарен новым временам, давшим мне такую возможность. Я сам был хозяином своей жизни, а никакое не государство. Да, эти годы - самые главные, определившие мою жизнь, и я благодарен такой судьбе», - говорится в этом письме. Написал его человек из числа тех единиц, которые отдают себе отчет, какие величайшие перемены произошли в России. Главная из них та, что узаконена частная собственность. Частник больше не считается преступником на том основании, что он частник. Частнособственническую психологию, инстинкты требовалось выжигать каленым железом. Искоренением собственничества в человеке с воодушевлением занимались лучшие люди. На протяжении столетий. В средневековой России была целая партия – партия нестяжателей, православных нестяжателей. Никакие не коммунисты – те явились в последнюю очередь, а почти все известные писатели, почти все деятели культуры. Собственников презирали, ненавидели, высмеивали. Учили жить для других людей, для Родины, для Бога, а не для себя, не для своего хозяйства, не для дома, не для семьи. «Жила бы страна родная – и нету других забот», - говорилось в одной из последних советских песен. Частнику за эту четверть века не дали развернуться, его даже как следует не узаконили, по-настоящему не защищают, но его уже не клеймят позором – и то большое дело. Это величайшая перемена, величайшая. Ведь чтобы слово «частник» стало ругательным, уничтожили миллионы людей. Что же удивительного, что русские никак не решатся жить. Они все еще, как всегда, выживают. Да, выживают и опять начинают петь: «Жила бы страна родная».  

Письмо из Москвы: «Открыла словарь русского мата. Какая же я темная! Пять языков выучила, а базовым, родным, русским, то есть, матерным, плохо владею. Почему открыла словарь мата? Потому что перед этим включила телевизор, а с экрана несется такое… Вот и сижу теперь перед отечественным экраном со словарем родного языка под рукой. Учиться никогда не поздно. Чем объяснить массовое увлечение откровенным матом сегодня? Снижение общего уровня культуры? Отсутствие гуманистических ценностей? Хочу проявить исследовательский, а не оценочный подход. Конца-то света не было, нет и не предвидится, так что паниковать я не намерена. Иногда интеллигентный человек, случайно попав в криминальную компанию, вынужден переходить на ее язык, чтобы не выглядеть чужаком. Мне, как оптимисту, нравится известный пример с одуванчиком, который приводят биологи в спорах о генофонде нации. В неблагоприятных условиях вырастает чахлое растение. Но его семена, попав на благодатную почву, могут дать жизнь прекрасному цветку. Возможно, наш язык в преддверии каких-то новых, особо благоприятных, условий дурачится, ищет или ожидает свою будущую форму», - пишет москвичка Миронова. Спасибо за письмо, госпожа Миронова. Такое мини-исследование… Я, со своей стороны, на мат уже перестаю обращать внимание, хотя еще поеживаюсь, когда слышу, например, у прилавка в сельмаге, как бабушка, решая с внучкой лет пяти, что купить, воркует с нею трехэтажным матом. . .

Думаю, все слушатели меня одобрят, если я вставлю в сегодняшнюю передачу зарисовку Вадима Гуслица. Не знаю, кем надо быть, чтобы не одобрить. Читаю: «Мы с женой ехали в гости. За город, на электричке. По прибытии выход с платформы преградили автоматы. «Повторяй за мной, и он тебя пропустит», - говорю жене. Но она женщина, и у нее врожденное недоверие к сложной технике. Короче, я прошел, оглянулся и вижу её мучения – не той стороной, не туда прикладывает она к автомату свой документ. Почти непроизвольно у меня вырывается: «Горе моё!» А недалеко женщина-контролёр, миловидная, средних лет, тут же, с улыбкой глядя на меня, поправила «Счастье моё!» Все, кто слышал, заулыбались. Напряжение улетучилось. Жена, не без помощи контролёра, присоединилась ко мне, и мы с удовольствием пошли в гости».

Следующее письмо: «Странный вы, Анатолий Иванович, человек и страшный, не побоюсь этого слова, тем более, что и вы, кажется, не боитесь никаких слов. Ни одна, говорите, православная душа московского патриархата не поздравила вас с преображением Господним – все, проходя мимо вас в церковь, поздравляли вас с яблочным спасом, и вы спокойно, с явным вызовом нам, подлинно верующим людям, говорите, что вам от этого было весело, что вам это нравится. Вам нравится, что прихожане придают значение не Преображению Господа, а какому-то дурацкому, если говорить честно, яблочному спасу», - пишет Татьяна Николаевна Тонкая. Почему мне весело, Татьяна Николаевна? Скажу. Потому что яблоки и горшочек меда – это хорошо, это знак некоего благополучия, покоя. Яблоки, медок – это не выдумка, это жизнь, во вкусе к ней – здоровая языческая природа человека. Как вспомнишь, сколько всего запрещалось, сколько всего уничтожалось, сколько всего опять пытаются запретить и уничтожить с писанием в руках… Святой праведный, по слову современного архимандрита Аввакума, Иоанн Кронштадтский, конечно, большой был человек, но вот представлю себе, как он читает собственного сочинения молитву на скорую смерть Толстого – и скучно мне становится.

Конец формы

«В общем, жена у меня сейчас в декрете, - пишет Виктор Синицын, - Мелкий подрастает, вроде как и свободное время чуток появилось, решила заняться распространением продукции Фаберлик.  Из заказчиков - подруги да родня. . . Ну ок, заказы идут понемногу, в основном, конечно, для себя берет. Потом подруга ее, тоже в декрете, научилась ногти стругать и красить - моя стала делать у нее маникюр, попутно принимая заказы на косметику. Третья, сидящая в декрете, выучилась на парикмахера. Теперь их всех тихонько подстригает. . . ну и ногти делает да косметику заказывает. В общем, какой-то круговорот денег в этом узком сообществе - одна на косметике, вторая на маникюре, третья волосы укладывает. . . Платят друг другу, прибыли не видать особо, но довооольные. . . Бизнес-леди такие.  Интересно, чем другие их подруги займутся?» То, о чем пишет господин Синицын, - серьезная вещь. В казенный язык уже вошло слово «самозанятость». Самозанятым называют человека, который нигде ни числится, не обозначен ни в какой ведомости на зарплату. Но он работает, трудится, вносит свою частичку в национальный продукт и как-то живет, иной – очень неплохо. Экономист Игорь Бирман употреблял слово «самострижка». Это как раз о том, о чем у Синицына. В Союзе существовало казенное бытовое обслуживание, лучше его не вспоминать, и рядом процветало бытовое самообслуживание, люди без всяких формальностей оказывали всевозможные трудовые услуги друг другу. Подчеркиваю: трудовые. То, что делалось по знакомству, по блату – это другое. А я – о трудовых услугах. Постричь, починить дверь, электропроводку, что-то пошить-перешить, вырыть погреб, построить сарай и, наконец, дом. Эти труды в народе назывались шабашкой, и только благодаря ей, между прочим, страна и просуществовала так долго под личиной социализма. То же может быть и с нынешней Россией. Самострижка и шабашка позволят ей выжить при любом руководстве. И, конечно, огороды и хлевы, то, что называется личным подсобным хозяйством, ЛПХ. Этому ЛПХ когда-нибудь поставят памятник где-нибудь на Кубани или в Каменной степи. Добавьте сюда дачные участки. Способность советских и послесоветских людей к самоорганизации для выживания иногда кажется безграничной. Но именно для выживания – не для жизни, конечно.  

Петр Билык из Краснодарского края рассказывает нам историю, которая тоже тянет на то, чтобы войти в летопись наших дней. Он написал статью о Голодоморе на Кубани в тридцать втором-тридцать третьем годах. Погибали целые села, их там называют хуторами. Написал и разместил эту статью в интернете и получил следующий отзыв от жительницы Краснодара, не буду называть ее фамилию, а имя – Ольга. Она сообщает ему, что за распространение этой статьи передает на него «данные в нужные руки, - ее слова. - Нехер на моей земле разжигать. Я тебя, суку, посажу очень быстро». К своему письму Билык приложил кое-что с ее страницы в фейсбуке. О себе она там пишет, что помнит, как в детстве ела чёрную икру столовыми ложками из трехлитровой банки. Восклицает: «Вернись утерянная сладость!». Это было, продолжает, на Азовском море, в краю рыбзаводов. «Моя мама - главный проверяющий по технике безопасности на этих заводах. . . И самое интересное,что когда она все проверяла, это было жестко, но все равно благодарили, а она старалась все выровнять, убрать ошибки, а только потом уехать. . . Да. Мне повезло с местом рождения и с икрой, вкуса которой я не понимала. . . И в этом ничего преступного нет, кто-то омуля ест в Иркутске прямо сейчас. Где что водится. Самое нереальное по тогдашним меркам - ей зарплату икрой отдавали, а тогда она стоила недорого. Да, совок, но все могли жить, никто не выживал», - закрыть кавычки. Сейчас у нее не такая уж легкая жизнь - без мужа и алиментов воспитывает двоих детей, младший - инвалид, а старший… Про старшего слушайте. Это господин Билык прочитал на ее странице в фейсбуке и прислал нам. «Друзья-товарищи и просто сочувствующие!!!!! – пять восклицательных знаков. - У меня просто нервный срыв… Мой сынуля-первокурсник выдал мне столько дерьма про нашу власть, про Путина, про политику и экономику, причем, с либеральных позиций и с тупыми доказательствами малолетнего полудурка (встречался с компанией однокурсников, я понимаю, что там есть влияющий лидер)… Несет преца хрен знает куда, спорить бесполезно… или не умею. Боюсь напороть дров, подскажите подход к воинствующему идиоту семнадцати лет (боюсь чужого влияния и неожиданных его поступков)». У нее, сообщает, высшее медицинское образование, так что работает, видимо, врачом, о своем семейном положении сообщает в третьем лице одним словом: «Встречается». Кто-то из слушателей может спросить, почему я не называю фамилии этой женщины. В том числе – из-за этого ее сына-первокурсника. А ведь может посадить и его… Таких случаев в сталинское время было немало, хотя чаще не родители – детей, а дети – родителей отправляли на каторгу как «врагов народа». Пока что, как сообщает Петр Билык, большинство советов, полученных ею от ее «друзей-товарищей и сочувствующих», довольно умеренные - отдать сына в армию (на перевоспитание), во-первых, и, конечно, «найти заводилу» - во-вторых. Тем, кто готов чуть ли не закричать: «Страшные люди!», скажу «Обычные». Обычные. Внушаемые, легковерные, легко возбудимые, склонные воодушевляться высокими словами, страдать за идею и особенно - мучить за нее других, не щадя и самых близких. Главное же – быть горячо преданным власти, ожидая от нее (это – втайне) награды. В общем, люди как люди, миллионы таких, хотя не все вырастали на черной икре (столовыми ложками из трехлитровых банок).  

Пишет Далер Абдумачитов: «Сегодня после работы наблюдал, как какой-то парень купил два кофе в ларьке, сел на лавочку, отдал один кофе бездомному, достал из рюкзака печенье и просто пил свой кофе, общаясь с бездомным. Я минут десять ждал маршрутку, чтобы ехать на день рождения друга, и все это время они сидели на остановке, говорили о погоде, о людях и жизни в целом. Они разговаривали, как старые друзья. Столько человечности и искренности в этой ситуации. Парень просто красава! Если честно, я был в шоке», - пишет Далер. В последние годы мне пришлось несколько раз побывать в компаниях бомжей на вокзалах. Эти люди не обсуждают свое положение – у них это не принято. Разница между ними и вами просто в том, что вы на вокзале коротаете несколько часов, а они там постоянно. Вы чувствуете себя среди них так, как среди обычных пассажиров. В целом люди спокойные, доброжелательные. Претензий к власти, к окружающим, вообще – к жизни у них заметно меньше, чем у любой конторской публики. Часть из них бомжуют и бродяжничают не потому, что им не повезло, а потому что этот образ жизни им нравится. Второй Григорий Саввич Сковорода, правда, среди них мне пока не встретился.  

На волнах Радио Свобода закончилась передача «Ваши письма». Звучали отрывки из выпусков этой передачи, которые шли в две тысячи шестнадцатом году. У микрофона был автор - Анатолий Стреляный. Наши адреса. Московский: 127 006. Москва, Малая Дмитровка, дом 2-. Пражский адрес: Улица Виноградска 159А, Прага, 100 00 Записи и тексты выпусков программы "Ваши письма" можно найтив разделе "Радио" на сайтеsvoboda. org 

 .

Подробнее читайте на svoboda.org ...