фото показано с : svoboda.org

Прекращение евхаристического общения между Русской православной церковью и Константинопольским патриархатом, объявленное 15 октября после заседания Священного Синода, могло бы остаться сугубо церковным делом.

 Если бы не было чисто политическим решением.  А поскольку решение чисто политическое, оно не могло оставить равнодушным никого, кто относит себя к православным. Пока светские средства массовой информации на разные лады повторяли новость о разрыве евхаристического общения между церквями, политологи- богословы объясняли, что это значит, на лентах агентств появлялись все более и более абсурдные заголовки о том, что в ближайшее время начнутся "перебои с мощами", телевизионные и радиопродюсеры тщетно дозванивались до священников, которые по понятным причинам отказывались комментировать произошедший позор, давая возможность отдуваться за все религиоведам, которых в России "раз, два и обчелся", я думала в очередной раз, до какого же дна мы еще дойдем.  

Я, конечно, не самая прилежная прихожанка и в храм хожу не каждое воскресенье, но память о необыкновенной близости к вере и к Богу, полученная во время церковных служб, во время литургии и причастия, никуда и никогда не уйдет. Поэтому такой болью отозвался абсурд и позор решения Синода Русской православной церкви.  

Позвонила знакомая, которая живет между Москвой и Парижем. В Париже она ходит в приход Константинопольского патриархата, где служат по-русски, где у нее есть любимый батюшка, у которого она исповедуется и причащается. Когда приезжает в Москву, ходит в московский приход, там ее ждет другой замечательный священник, и в этом храме она тоже исповедуется и причащается.  "Что теперь будет? – спросила меня эта немолодая уже женщина, для которой церковь и жизнь в ней составляют смысл существования. – Как я буду причащаться в Москве, я же подведу своего священника?" 

Когда мы с ней говорили, я еще не читала разъяснений, которые дали своим прихожанам в Русской православной церкви: на исповеди каяться в том, что причащался в церкви, принадлежащей юрисдикции Константинополя.  Атеистам и людям, далеким от церковной жизни, вообще дико все это читать и слушать: подумаешь, какие-то там запреты, разве верующие люди не свободны, разве они не могут молиться и исповедоваться и причащаться, где хотят?! Почему православный должен подчиняться указаниям иерархов церкви, с которыми он не согласен, с указаниями и решениями, которые противоположны христианскому духу, духу единства и любви?

Правильный путь – уходить из такой церкви, ведь молиться Богу можно и дома. Но на это не каждый решится. Как быть тому, кто привык ходить на службу, для кого общая церковная молитва необходима, кто черпает в этом силы для жизни? Конечно, многие из нас давно привыкли ходить в тот приход, где нас окружают симпатичные люди, где батюшка не запрещает верующим ходить на митинги (а бывают и такие), где нет воинствующего православия, где можно ощутить покой и гармонию. В таком приходе ты можешь закрыть глаза на то, что говорят, к чему призывают и о чем забывают иерархи Русской православной церкви.

Но в такие моменты, когда Синод как бы и от твоего имени показывает "кузькину мать" ставшему в одночасье враждебным Константинополю, но и ставит в странные условия простых мирян, в такие моменты становится стыдно: ну почему мы должны глотать все это и не реагировать? Мы не ропщем, когда наша церковь молчит о войне в Украине и об аннексии Крыма. Мы не ропщем, когда не слышим от иерархов призывы к милосердию по отношению к политическим узникам, как к российским, так и к украинским. А ведь церковь вполне могла бы возвысить свой голос и заговорить об обмене всех на всех, украинцев на россиян, сидящих в тюрьмах в Украине.  

Но нет, у патриарха Кирилла и у высших иерархов церкви совсем другие заботы. Они прекрасно понимают, почему Украина просит автокефалию, почему украинцы не хотят быть в Русской православной церкви. Не только потому что перед выборами это выгодная тема для Петра Порошенко, который стремится поднять свой рейтинг.  Мы все это уже проходили в 1996 году, когда автокефалию просила Эстонская церковь, Константинопольский патриархат такое разрешение дал, Москва прервала общение – точно так же, как сейчас, но этот разрыв продлился всего несколько месяцев.  

Об этом замечательно написал отец Георгий Чистяков. Строки из его книги "Размышление с Евангелием в руках" цитировали в эти дни многие. Лучше не скажешь. Читается, как будто написано сегодня:

"День великой радости (16 мая 1996 года)

Не мне решать, кто был более не прав в эстонском конфликте, Москва или Константинополь. В Эстонии я в последний раз был весной 1983 года и о проблемах, приведших к церковным разногласиям, знаю только понаслышке. Понимаю, что виноваты в нем мы все, ибо конфликт возникает не там, где есть проблемы (проблемы сами по себе явление абсолютно нормальное, и вообще жизни без проблем не бывает!), а там, где оскудевает любовь. Высказываться по эстонскому вопросу не берусь и не буду, но не могу не сказать, что за время, прошедшее с начала Великого поста, когда было прервано евхаристическое общение между Москвой и Константинополем, и вплоть до 16 мая я понял, что называется, на собственной шкуре, как страшно и как губительно разделение в Церкви.

Митрополит Антоний рассказал в своей пасхальной передаче на ВВС о православном приходе в Оксфорде, где собраны вместе верующие из Константинопольской, Московской и Сербской юрисдикций и даже антиминс подписан тремя епископами – они не могли праздновать Пасху вместе, не могли причащаться из одной чаши. Владыка митрополит назвал это ужасом.

Православные в России – народ поко только русские, но и православные люди. Как финны, и греки, и христиане из других народов, окормляющиеся под омофором Вселенского патриарха. И мы после разрыва не можем уже причащаться вместе. Не можем причащаться в храме св. Александра Невского на rue Daru или в Sainte-Genevieve-des- Bois. В тех храмах, где служили митрополит Евлогий и епископ Кассиан (Безобразов), оо. Н. Афанасьев, А. Князев и Киприан (Керн). Где пел Ф. И. Шаляпин и молился Б. К. Зайцев. В храме, близ которого похоронены И. А. Бунин, А. Тарковский, Виктор Некрасов и сотни других бесконечно дорогих нам наших соотечественников. Где отпевали моего дядю Бориса, где молилась мать Мария и служил о. Димитрий Клепинин.

Это не просто больно. Это нестерпимо. Осознаешь это и сразу понимаешь, что такое Церковь. "Да будут все едино". Нас, оставшихся в революцию в Москве, и моего дядю, ставшего парижским таксистом, всех нас в России и всех тех, кто оказался во Франции, не соединяло ничто, ни небо, ни страна, ни телефон, по которому нельзя было звонить, ни письма, которые не рекомендовалось писать и которые все равно не доходили, ни граница, бывшая "на замке". Нас разъединял железный занавес, а соединяла только евхаристия. А теперь?

Нас, православных в разных странах мира, русских, греков, финнов, румын, американцев и других, всегда в одно единое Тело соединяла общая чаша. "Один хлеб и мы многие одно тело, ибо все причащаемся от одного хлеба" (1 Кор 10:17). И это давало силы жить в условиях советской душегубки и полной оторванности от внешнего мира. А теперь?

Когда я субботним вечером летом 1988 года впервые выехал за пределы СССР и на другой день утром пришел на rue Daru, меня прямо у калитки встретил архиерей – это был владыка Георгий (Вагнер). Разумеется, он вышел мне навстречу не специально, а по стечению обстоятельств; я спросил благословение и в тот самый момент предельно остро осознал, что революционный кошмар уже в прошлом, что он ушел в историю, а месяц, называемый Октябрем (именно с заглавной буквы?), действительно упразднен, как об этом мечтал владыка Иоанн Шаховской. Неужели на повестке дня новый кошмар – кошмар разделения?

Миллионы православных людей, друзей и незнакомых, во всех странах мира, все мы могли причащаться от одной чаши вне зависимости от юрисдикции, страны или языка, не понимая речи друг друга, понимать друг друга от сердца к сердцу через единство таинства. А теперь?"

Сегодня, 22 года спустя, Русская православная церковь снова вошла в эту реку, и мы не знаем, когда это разделение закончится. Вряд ли закончится так быстро, сейчас совсем другое время. РПЦ гораздо больше зависит от Кремля, чем в 1996-м. Украина – не Эстония, там совершенно другой конфликт. Да и Россия сейчас по уши в изоляции. И церковная изоляция ей уже не так страшна.

Тем отраднее, что сегодня появилась петиция с требованием отменить решение Синода о разрыве евхаристического общения с Константинопольским патриархатом. Петицию составил религиозный публицист Сергей Чапнин, в интернете идет сбор подписей под этим воззванием к патриарху Кириллу. Успех этого "безнадежного дела" будет зависеть от количества подписей, собранных под петицией. Если бы там оказалось 100 тысяч подписей, то это был бы успех. Но вряд ли такое случится. Православные в России – народ покорный и не горячий. Они отвыкли что-то требовать от церковной институции и не верят, что их мнение и голос могут что-то изменить в церковной жизни. И в этом российские православные отличны от тех православных, которые живут на Западе.  

Я очень хорошо помню, как мои друзья, выходцы из русской эмиграции, с ужасом рассказывали, что Русская православная церковь собирается забрать приходы Константинопольского патриархата и что якобы есть некоторые приходы, которые согласны перейти под юрисдикцию  Московской патриархии.  "Но мы не хотим туда, ведь тогда нам придется нести ответственность за все, что делает Русская православная церковь, а это против нашей совести и против нашей веры", – сокрушались мои друзья.  Им повезло. Теперь вряд ли кремлевской церкви удастся овладеть приходами Вселенского патриархата…

А что делать нам? Вот мы написали письмо патриарху: "Украинская автокефалия с 2014 года стала неизбежностью. И в этой новой ситуации надо искать новый баланс сил и интересов. Не следует бояться того, что сторонники новой автокефальной Церкви на Украине начнут силовой захват храмов – этого у них не получится. Как не получится удержать кого бы то ни было запугиваниями и силой в составе Московского патриархата.  Мы надеемся, что для Русской Церкви подлинным примером и вдохновением будет евангельский образ отца из притчи о блудном сыне. Любящий отец отпускает сына "в страну далече" и без рассуждения, по любви дает ему причитающееся наследство. Подчеркнем, что в символике этой притчи важен именно отказ от насилия, от желания удержать сына силой и волей отца. Важна способность по своей доброй воле отпустить того, кто не хочет с тобой оставаться, и сохранить с ним отношения. Сохранить любовь".  

Надежда на то, что патриарх услышит мирян из своей церкви, равна нулю.  Но мы все-таки попытались.

Зоя Светова – журналист 

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции.

Подробнее читайте на svoboda.org ...